132. УГОЛ САРКОФАГА С МАСКОЙ РЕЧНОГО БОЖЕСТВА

Все произведения раздела

Инв. II 1a 838

Рим. Вторая четверть III в.

Мрамор белый

В. 77; Ш. 40; Т. 9,5

Показать сохранность, происхождение, литературу

Углы прямоугольных римских саркофагов обрамлялись по-разному: часто это были естественные границы композиционного действа в виде обращенных к центру фигур, иногда – фигуры эротов или гениев, а в крайне редких случаях – специально выделенные панели с крупными, в высоту стенки саркофага, масками. Обычно такие маски помещались по углам крышек саркофагов, подчас очень высоких¹; однако размеры данного фрагмента говорят скорее за принадлежность к стенке.

Представлена маска речного божества, обрамленная сверху и справа невысокими бортами, со строгим, абсолютно вертикальным профилем – она опирается на свой тяжелый подбородок, как на постамент. Вокруг лица – пышная прическа, с прямым пробором и семью крупными, слегка вьющимися прядями. Их извилистый, текучий характер намекает на потоки воды, что отражает суть изображенного персонажа. Сверху волосы увенчаны короной в виде акведука или моста с тремя арками, в каждой из которых словно пенятся бурлящие волны; выше проходит низкий ярус с тремя прямоугольными отсеками, сквозь которые тоже пробиваются пряди волос=воды, и одна из них, воздымаясь по центру, обрамляет самый угол моста-акведука. Уподобление волос воде – древняя метафора, сохранившаяся до наших дней в сказках и фольклоре².

Рельеф проработан мастерски, с тонким сочетанием пластических и живописных приемов, что свойственно римской скульптуре конца II – середины III в. Плоть лица моделирована точно, обобщенно, с особо выделенными крыльями носа, слегка полирована. С ней контрастирует богатая графическая проработка волос длинными волнами, прорезанными узкими ложбинками с «мостиками», в которых, в свою очередь, просверлены отверстия³: свет дробился и преломлялся в этих текучих формах, создавая богатую игру светотени. Миндалевидные глаза с крупными веками имеют углубленный слезник; нижнее веко подчеркнуто припухлостью и дополнительно уточнено врезом – черта, отсутствующая в изображениях людей. Радужка глаза тонко очерчена, в ней плавает поднятый к верхнему веку слегка заглубленный зрачок⁴. Оригинально трактованы брови, почти сходящиеся на переносице, – двойными рядами коротких волнистых врезов-штришков⁵. Все это придает маске, несмотря на стихийную суть ее образа, необычный, царственный вид.

Изображение богов рек давно вошло в репертуар античного искусства⁶. Уже на западном фронтоне олимпийского храма Зевса (460-е до н.э.) сцену предстоящего состязания Пелопса с Эномаем за власть над Олимпией фланкировали лежащие в углах фигуры юношей – местных рек Алфея и Кладея, в долине между которыми разворачивалась драма. Персонификации такого рода придавали изображению большую широту видения. Присутствие богов рек на саркофагах оправдано вдвойне, поскольку в мифических представлениях о бытии все по окончании срока возвращается в хаотический водный прамир и из него же рождается заново. Суть моста-акведука также проявляется в сепулькральной иконографии римлян: как мост-акведук соединяет два разных берега, два разных места и два разных мира, так и изображенное речное божество способствует переводу усопшего из мира смерти в новую жизнь. Примечательно, что первосвященник обозначался римлянами как «понтифик» (pontifex) – «строитель моста» (от pontus – «мост» и facere – «делать»)⁷.

Среди известных римских памятников выдающийся образец представляет фигура Дуная на рельефах колонны Траяна (110–113 н.э.), посвященных завоеванию Дакии (ныне земли Румынии). Могучий торс сидящего бога помещен в самой нижней сцене вьющихся спиралью рельефов⁸: Дунай – та первостихия, в которой регулярно обновляются жизненные циклы мира. Изображение водных богов особенно распространилось в эпоху Марка Аврелия с ее живописными устремлениями, когда пластические формы как бы полусъедались светом и оставлялись non finito; один из лучших примеров такого рода представляет рельеф из Палаццо Ронданини с изображением речного бога Тибра⁹. Однако в нашей маске живописное начинает уступать место пластическому: форма становится крепче, cтруктурнее. Ближайшей аналогией памятнику является фрагмент маски речного божества из Рима, второй четверти III в., от которой сохранилась верхняя часть лица с волосами¹⁰.

Л.И. Акимова

________________

¹ Ср. маски крышек саркофагов: из Палаццо Корсини в Риме, начала IV в. (Bielefeld, 1997. Kat. 150. S. 126–127. В. 47); из Лувра, 240–250 (Ibid.: Kat. 74. S. 113. Taf. 63,2. В. 43); из катакомб Претекстата в Риме, 250–260 (Ibid.: Kat. 92. S. 116. Taf. 74,1. В. 42).

² См. Sommer, 1912; Ninck, 1921. Жертвоприношение волос (cм. о нем – Haaropfer (Sommer) // RE VII, 1912. Sp. 2105–2109) практиковалось в древности как один из главных ритуалов жизни (при рождении, бракосочетании, смерти), причем, сам акт срезания волос символически воспринимался как умирание. Так, у греков срезание Танатосом, богом смерти, прядей с человеческой головы означало кончину, см. Eur. Alkm. 73; Verg. Aen. IV. 695. В схолии к «Илиаде» (Schol. Hom. Il. XI. 321) Ариадна советует Тесею, срезав у Минотавра волосы, посвятить их Посейдону. Чаще всего жертва волос приносилась именно водным богам – см.: миф о водной владычице Скилле, вырвавшей пурпурный волос из головы отца; см. также: Paus. VIII. 41. 3; Nonn. Dionys. III. 343.

³ Проработка волос ложбинками с «мостиками» не специфична для какого-то особого периода развития римской скульптуры: она появляется при поздних Антонинах и существует еще в IV в.

⁴ Трактовка маски находит аналогии в портрете римлянки из Копенгагена, эпохи Антонинов (Johansen II, 1994. Р. 224–225): форма глаза, зрачка, моделировка углов рта, крыльев носа и т.д. Ср. также портрет юного Коммода из Лувра (Kersauson II, 1996. N 145, p. 318), где волосы проработаны аналогичными глубокими ложбинками, хотя без «мостиков».

⁵ Такой прием отчетливо появляется при поздних Антонинах и получает популярность к середине III в. Ср. портрет Коммода из Лувра, с петлевидными углублениями в бровях (Kersauson II, 1996. N 97, p. 234–235). Ср. трактовку бровей в портрете женщины из Лувра, ок. 244–251 (Kersauson II, 1996. N 222, p. 474–475), уже ставшую жесткой и утратившую непосредственность.

⁶ См.: литературу в работе Ostrowski, 1991.

⁷ МНМ 1, 1980, Мост, с. 176–177 (В.Н. Топоров).

⁸ LIMC III, 1986, Danuvius 2, p. 343; Сichorius I, 1896. S. 112. Taf. 6.

⁹ Кобылина, 1936. С. 84, ил. на с. 83; Ostrowski, 1991. P. 28, fig. 47 (река Тибр и остров Тиберина; в этой работе маска описана как принадлежащая крышке, а не корпусу саркофага); Strong, 1923. Fig. 148.

¹⁰ Сomstock, Vermeule, 1976. N 271, p. 170 (В. 21).