130. ПОРТРЕТ ЛУЦИЯ ВЕРА

Инв. II 1а 698

Рим. 70-е II в.

Мрамор белый мелкозернистый с коричневатой патиной

В. 33,5; Ш. 25; Т. 26

Показать сохранность, происхождение, литературу
Сохранность:

утрачены нос, частично уши, дополненные в гипсе; оббита левая бровь, крупный скол на правой; оббиты волосы спереди, утрачена нижняя часть бороды; многочисленные мелкие повреждения поверхности

Происхождение:

до 1916 – собственность Прове (приобретен в Италии); 1916 – собственность С.Н. Новикова (приобретен у Прове); 1935 – ГМИИ (приобретен у С.Н. Новикова)

Литература:

Кобылина, 1936. С. 77–78, ил. на с. 80–81; Бритова, Лосева, Сидорова, 1975. С. 65, ил. 108; Античная скульптура, 1987. С. 115, № 72

Первоначальный владелец портрета – некий Прове, вероятно, известный коллекционер-нумизмат Федор Иванович Прове (1872–1931), сын богатейшего московского коммерсанта и банкира Ивана (Иоганна) Карловича Прове (1833–1901), по приглашению И.В. Цветаева в 1898–1901 годах входившего в качестве члена-учредителя в Комитет по устроению Музея изящных искусств имени императора Александра III; на его средства (20 тысяч рублей) был отделан Библиотечный зал Музея. Нумизматическая коллекция Ф.И. Прове, одна из лучших в России, частично вошла в состав музейного собрания. В 1901 году Федор Иванович сменил отца на посту члена-учредителя и жертвователя Комитета по устроению Музея изящных искусств, являлся членом комитета Общества вспомоществования нуждающимся учащимся Строгановского училища технического рисования. В 1924 году был арестован, до 1931 года находился в ссылке. Его коллекция монет была реквизирована, поступила в Гохран, а в дальнейшем была продана за границу. Вероятно, в собрании Ф.И. Прове находились и другие антики, в том числе, возможно, и настоящий портрет. Кто такой С.Н. Новиков, следующий владелец памятника, выяснить не удалось.

Представлен римлянин-аристократ благородной наружности: у него овальное лицо с высоким лбом и крупными, выразительными чертами. Выделены надбровные дуги (брови рельефные, но без отмеченных волосков), прикрывающие глаза с припухшими верхними веками. Радужка очерчена резцом, поднятый к тяжелому верхнему веку зрачок глубоко высверлен – создается особый взгляд, созерцателя и мыслителя.

Ношение усов и бороды, введенное в римский обычай императором Адрианом по греческому образцу (он преклонялся перед всем эллинским), для второй половины II в. стало нормой. Одна деталь свидетельствует о щегольстве изображенного: усы закрывают верхнюю губу, а подбородок выбрит и под нижней губой оставлена «бородка» (barbette) из трех отдельных прядок – мода, впервые в Европе засвидетельствованная знаменитой золотой Маской Агамемнона, найденной Г. Шлиманом в одной из микенских шахтовых могил (XVI в. до н.э.)1, подхваченная архаическим Кипром (см. № 12, 16). Особую привлекательность изображенному придает пышная прическа, обрамляющая лицо наподобие рамы. Пряди волос виртуозно проработаны буравом – глубокими и мелкими отверстиями, небольшими бороздками, ложбинками и ямками, что создает ощущение пушистой массы, проницаемой для света и воздуха, живописной и оттеняющей по контрасту гладкую, слегка полированную плоть лица. Но при этом замечается одна особенность работы: спереди поверхность волос сливается в единую бугристую массу, почти не делясь на пряди и завитки, которые на подавляющем большинстве римских памятников отчетливы. Отдаленное сходство такой трактовке можно отметить в основном на портретах Луция Вера, середины II в.2, – императора и соправителя Марка Аврелия (161–169 н.э.), умершего в возрасте 42 лет3.

«Вер, – по словам его биографа Юлия Капитолина, – отличался красивым телосложением, ласковым выражением лица, отпускал бороду почти так же, как это делают варвары, был высок, а наморщенный лоб придавал ему почтенный вид. Говорят, что он так заботился о своих золотистых волосах, что посыпал голову золотыми блестками, чтобы волосы у него еще больше отливали золотом»4. Главный портретный тип представляет Луция Вера иным, чем здесь, – с пышной шапкой волос, надвинутых на совершенно прямые, сдвинутые на переносице брови, с сосредоточенным выражением красивого холеного лица, с длинной или короткой бородой5. Специфической особенностью иконографии императора является уже отмеченная barbette из нескольких прядей под нижней губой, а также (часто) прямая щетка усов, не доходящих до бороды, и две-три очень коротких прядки, выбивающихся на лоб из общей массы волос в левой стороне головы6.

Портрет Луция Вера из Александрии. Ок. 175. Музей искусств, Кливленд // Vermeule, 1981.  P. 336, Nr. 288Московский портрет находит ближайшую аналогию – как по стилю изображения, так и по настроению – в «неземной, совершенно барочной» голове Луция Вера из Кливленда (рис. 37)7, которая представляет собой «шедевр виртуозной работы, с глубоким проникновением в характер модели». Происходящая из Египта, кливлендская голова была определена одним из крупнейших знатоков античной скульптуры Корнелиусом Вермёлем как посмертный портрет обожествленного императора, относящийся примерно к 175 году8, – таковые, по его мнению, изготовлялись при Марке Аврелии и Коммоде. Московский памятник происходит из Италии, что снимает вопрос о специфике портретного типа в связи с египетским происхождением.

Римская мода менялась со сменой императоров: при Августе гладко брились и носили короткие челки; при Адриане заводили бороды и пышные шевелюры, стремясь выглядеть аристократами-эллинофилами; при Марке Аврелии, императоре-философе, все, даже несмышленые дети, варвары вроде негров и легкомысленные дамы, желали видеть себя размышляющими о судьбах мира. Марк Аврелий, вынужденный вести войну против сарматов, в военной палатке писал трактат «К самому себе» (70-е II в.), где подвергал глубокому сомнению праведность своих деяний: «Паук изловил муху и горд, другой кто – зайца, третий выловил мережей сардину, четвертый, скажем, вепря, еще кто-то медведей, иной – сарматов. А не насильники ли они все, если разобрать их основоположения?»9 Он, приверженец учения греческих философов-стоиков, отрицавших ценности земного мира, закончил трактат таким, восходящим еще к Платону размышлением о смерти, где жизнь уподобляется театру: «Человек, ты был гражданином этого великого града... Что же тут страшного, если тебя высылает из города не деспот, не судья праведный, но введшая тебя природа? Словно комедианта отзывает с подмостков занявшийся им претор. "Но я же сыграл не все пять частей, только три. – Превосходно, значит, в твоей жизни всего три действия"»10.

Луций Вер, по отзывам биографов, не был глубокомысленным философом, предпочитая праздную жизнь и развлечения11. Но, вероятно, в посмертных портретах этот рано ушедший из жизни красавец стал видеться в ином измерении – какое утверждалось в Риме Марком Аврелием. Здесь Луций не просто соправитель и брат (оба, Марк и он, были усыновлены Антонином Пием), он его духовный двойник – человек «не от мира сего».

Л.И. Акимова


________________

1 Marinatos, Hirmer, 1986. Taf. XLVIII (Афины, Национальный археологический музей).

2 Ср. портрет из Регионального музея в Птуи, Югославия – Antički portret, 1987. N 134, p. 69, 191–192.

3 Исторические данные отличаются от сведений биографа: по ним Вер прожил 39 лет: 130–169 годы.

4 SHA, Iul. Capitol. Ver. X. 6–7; Властелины Рима, 1992. Золочение волос, отмеченное также у Коммода, – не просто прихоть, а одна из ритуальных целей позднеримских императоров, стремившихся выступать космократорами, от имени внеземных сил. – см.: L'Orange, 1947.

5 Fittschen, Zanker I, 1985. N 73, Taf. 84–85; Kersauson II, 1996. N 117–122, p. 262–273.

6 Albertson, 1983. P. 153–163, pl. 18–20.

7 Vermeule, 1968. Fig. 152, p. 286–287; Vermeule, 1981. N 288, p. 366. (В. 38).

8 Vermeule, 1981. Р. 366.

9 Marc. Aur. X. 10; Марк Аврелий, 1985.

10 Marc. Aur. XII. 36; Mарк Аврелий, 1985.

11 Властелины Рима, 1982.

Сайты Музея